Совет в Филях - событие в русской истории любопытное. В обычной крестьянской избе главнокомандующий русской армии с другими высокопоставленными лицами решал судьбу древней столицы страны - Москвы, а в некотором смысле и всей России.
В сентябре 1812 года, после кровавой Бородинской битвы, перед армией встала нелёгкая задача. Войска расположились к западу от Москвы, чтобы сразиться с Наполеоном, когда тот подойдёт.
Однако генерал , проинспектировав территорию расположения, пришёл к выводу, что она невыгодна. С этим согласились другие офицеры, проехавшие по ставке. Стало ясно, что новое сражение приведёт лишь к множеству жертв, а Москва достанется врагу.
Совещание, как уже говорилось, собрал М. И. Кутузов. Его участники, некоторые из которых явились не сразу, разделились на две группы. За отступление высказывались:
- Барклай-де-Толли;
- Остерман-Толстой;
- Толь; ;
- Сам М. И. Кутузов.
Тем не менее, большая часть участников совета высказывалась за то, чтобы дать бой. Леонтий Беннигсен, выбравший расположение для войск, делал упор на то, что Москва - священный город для России (при этом он изъяснялся по-немецки, ибо русского языка не знал); к тому же отступление делало бессмысленным предшествующее Бородинское сражение, в котором было много потерь.
Однако главнокомандующий разумно отметил, что Россия не в одной только Москве; обессиленная армия должна сделать передышку, чтобы восстановить боевую мощь и соединиться с новыми подразделениями. В результате было решено отступить.
Отступление
Известно, что когда известие достигло войск, оно было встречено ропотом и недоумением. Солдаты готовились сражаться во что бы то ни стало, они хотели умереть за свою «старую столицу», однако совершить данный подвиг им запретили. По воспоминаниям участников совета, Кутузов, отдав приказ отступать, плакал в одиночестве; ему самому не нравилось принятое решение, хотя он осознавал, что оно было «меньшим злом».
Отступление русской армии 1812г фото
Отступление было решено проводить в направлении Рязани. Затем одна часть войск свернула к Подольску, а остальные продолжали двигаться к Рязани. Здесь-то и выявилось преимущество принятого решения: в течение девяти дней французская армия, испытывавшая недоумение по поводу внезапного отступления русских, была дезориентирована и не могла понять, где находятся русские войска.
Из-за сложившейся ситуации - решение нужно было принять быстро - протокол совещания не вёлся, поэтому о нём историки имеют представление лишь из воспоминаний некоторых участников. Их оказалось достаточно, чтобы Лев Толстой смог описать совет в Филях в романе «Война и мир».
Красный угол
Наиболее почётное место в избе, в котором вешались иконы и стоял стол. Иконы отождествлялись с алтарём православного храма, а стол - с церковным престолом. В божнице, кроме икон, хранили сосуд с богоявленской водой, громничные свечи, веточки освященной вербы, пасхальное яйцо. Войдя в избу, человек прежде всего крестился на иконы в красном углу, а затем уже здоровался с хозяевами. В красном углу сажали самых почётных гостей.
3Фили
На момент изображенных на картине событий Фили принадлежали Нарышкиным. В 1870 году через село прошла Московско-Брестская железная дорога и была построена станция. В конце XIX века деревня уже вплотную примыкала к Москве. Большинство населения занималось огородничеством и садоводством, ориентированным на сбыт в городе. Сегодня это район Москвы.
3Решение кутузова
Кутузов принял решение, не давая сражения на неудачной позиции, оставить Москву, чтобы сохранить армию для продолжения войны, а заодно сблизиться с подходящими резервами. Это решение требовало определённого мужества, так как мера ответственности за сдачу исторической столицы неприятелю была очень велика и могла обернуться для главнокомандующего отставкой. Никто не мог предсказать, как это решение будет воспринято при дворе.
3Сдать Москву
Барклай-де-Толли предложил отступать: «Сохранив Москву, Россия не сохраняется от войны, жестокой, разорительной. Но сберегши армию, еще не уничтожаются надежды Отечества, и война… может продолжаться с удобством: успеют присоединиться в разных местах за Москвой приготовляемые войска». Его поддержали Остерман-Толстой, Раевский и Толь.
3Предложение дать бой
Беннигсен утверждал, что отступление обессмысливает кровопролитие в Бородинском бою. Сдача Москвы подорвёт боевой дух солдат. Велики будут и материальные потери от разорения дворянских имений. Несмотря на наступавшую темноту, он предложил перегруппироваться и без проволочек атаковать французов. Предложение Беннигсена поддержали Ермолов, Коновницын, Уваров и Дохтуров.
3Леонтий Беннигсен
Граф Российской империи (с 1813), генерал от кавалерии на русской службе, который прославился в качестве командующего русской армией в сражении при Прейсиш-Эйлау против Наполеона. Генеральное сражение стало первым, которое Наполеон не выиграл, что было высоко оценено современниками.
3Алексей Ермолов
Русский военачальник и государственный деятель, участник многих крупных войн, которые Российская империя вела с 1790-х по 1820-е. Генерал от инфантерии (1818) и генерал от артиллерии (1837). Главнокомандующий на первом этапе Кавказской войны (до 1827 года).
3Петр Коновницын
Военный и государственный деятель: генерал от инфантерии, военный министр, член Государственного совета, Комитета министров, Сената. Герой Отечественной войны 1812 года.
3Александр Остерман-Толстой
Генерал от инфантерии (1817), герой Отечественной войны 1812 года.
3Николай Раевский
Русский полководец, герой Отечественной войны 1812 года, генерал от кавалерии (1813). За тридцать лет безупречной службы участвовал во многих крупнейших сражениях эпохи. После подвига под Салтановкой стал одним из популярнейших генералов русской армии. Борьба за батарею Раевского явилась одним из ключевых эпизодов Бородинского сражения. Участник «Битвы народов» и взятия Парижа. Член Государственного совета. Был близко знаком со многими декабристами. Дружбой с Раевским гордился А.С. Пушкин.
3Карл Толь
Российский генерал от инфантерии (1826), участник войн с Наполеоном и совета в Филях, генерал-квартирмейстер во время Отечественной войны 1812 года, с 1833 года - главноуправляющий путями сообщения и публичными зданиями.
3Паисий Кайсаров
Русский генерал эпохи Наполеоновских войн, генерал от инфантерии.
3Федор Уваров
Любимый адъютант Александра I, участник многих сражений Наполеоновских войн, первый шеф Кавалергардского полка.
3Дмитрий Дохтуров
Русский военачальник, генерал от инфантерии (1810). Во время Отечественной войны 1812 года командовал 6-м пехотным корпусом, руководил обороной Смоленска от французов. Под Бородином командовал сначала центром русской армии, а потом левым крылом.
3Михаил Барклай-де-Толли
Выдающийся русский полководец, военный министр, генерал-фельдмаршал (с 1814), князь (с 1815), герой Отечественной войны 1812 года, полный кавалер ордена Святого Георгия. Командовал всей русской армией на начальном этапе Отечественной войны 1812 года, после чего был замещён Кутузовым. В историю военного искусства, по мнению западных авторов, он вошёл как архитектор стратегии и тактики «выжженной земли» - отрезания основных войск противника от тыла, лишения их снабжения и организации в их тылу партизанской войны.
3Михаил Кутузов
Русский генерал-фельдмаршал из рода Голенищевых-Кутузовых, главнокомандующий во время Отечественной войны 1812 года. Первый полный кавалер ордена Святого Георгия.
3«Военный совет в Филях». Алексей Кившенко, 1880
Совет был созван 1 (13) сентября 1812 года во время Отечественной войны главнокомандующим М. И. Кутузовым в деревне Фили к западу от Москвы. На рассмотрение был вынесен вопрос о том, дать французам сражение под Москвой либо оставить город без боя. Протокола не велось. Основными источниками сведений о совете служат воспоминания Раевского и Ермолова.
200-летию Отечественной войны 1812 годаВ сражении при Бородино русские понесли «столь ужасные уроны, что никак не могли возобновить вторичного боя».
В самом деле, боевой задор прошел, уступив место трезвому расчету, и Кутузову стало ясно, что атаковать поутру «некем и нечем».
Тем не менее Михаил Илларионович получил за этот «подвиг» фельдмаршальский жезл и 100 тысяч рублей . При этом всем нижним чинам, участвовавшим в сражении, даровано было по пять рублей на человека.
.
.
.
31 августа 1812 года
РЕСКРИПТ АЛЕКСАНДРА I М. И. КУТУЗОВУ
О ПРОИЗВОДСТВЕ ЕГО В ЧИН ГЕНЕРАЛ-ФЕЛЬДМАРШАЛА ЗА СРАЖЕНИЕ ПРИ БОРОДИНЕ
Князь Михайло Ларионович!
Знаменитый ваш подвиг в отражении главных сил неприятельских, дерзнувших приблизиться к древней нашей столице, обратил на сии новые заслуги ваши мое и всего Отечества внимание.
Совершите начатое столь благоуспешно вами дело, пользуясь приобретенным преимуществом и не давая неприятелю оправляться. Рука господня да будет над вами и над храбрым нашим воинством, от которого Россия ожидает славы своей, а вся Европа своего спокойствия.
В вознаграждение достоинств и трудов ваших возлагаем мы на вас сан генерал-фельдмаршала, жалуем вам единовременно сто тысяч рублей и повелеваем супруге вашей, княгине, быть двора нашего статс-дамою.
Всем бывшим в сем сражении нижним чинам жалуем по пяти рублей на человека.
Мы ожидаем от вас особенного донесения о сподвизавшихся с вами главных начальниках, а вслед за оным и обо всех прочих чинах, дабы по представлению вашему сделать им достойную награду.
Пребываем вам благосклонны,
Как такое могло произойти? По мнению историка А. Ю. Бондаренко, Кутузову, «поспешившему доложить о победе при Бородине», просто «очень повезло».
После этого Кутузов приказал собрать Военный совет, который вошел в под названием Военного совета в Филях.
За несколько часов до начала Совета в подмосковную деревню Фили приехал московский генерал-губернатор граф Ростопчин. Они уединились с Барклаем де Толли в избе, которую тот занимал недалеко от Поклонной горы. Но на сам Совет Ростопчина не позвали, и он был страшно возмущен этим фактом.
О чем говорили эти два человека, никто не знает. Об этом можно только догадываться.
Военный совет М. И. Кутузов собрал 1 (13) сентября 1812 года, и пригласил он к себе в занимаемую им избу, принадлежащую крестьянину Фролову, генералов Барклая де Толли, Беннигсена, Дохтурова, Ермолова, Остермана-Толстого, Раевского, Коновницына и Уварова, а также полковника Толя.
Из «полных» генералов не было М. А. Милорадовича: он не мог отлучиться из арьергарда.
«Да, не позавидуешь Кутузову в ту печальную сентябрьскую ночь, когда в чистой крестьянской избе Фроловых собрался Военный совет. Голенищев-Кутузов чувствовал себя скверно: он не сдержал ни одного обещания, данного царю, он был раздавлен, посрамлен перед Барклаем де Толли, чувствовал ущербность, вспоминая Аустерлиц, и более всего жалел, что согласился принять командование армией на себя в такой неблагоприятный момент войны».
В данной ситуации Кутузову важно было спросить каждого: «что делать»?
Подобная постановка вопроса может показаться странной, ведь сам Кутузов изо дня в день заверял своих генералов и московского губернатора графа Ростопчина в том, что он даст новое сражение для спасения Москвы.
А вот по версии генерала Ермолова, Кутузов на этом Совете просто хотел обеспечить себе гарантию того, «что не ему присвоена будет мысль об отступлении», что его желанием было «сколько возможно отклонить от себя упреки».
Заседание начал Л. Л. Беннигсен, самый старший из генералов, задав вопрос:
— Господа, мы должны решить, сражаться ли под стенами Москвы или сдать город без боя?
Кутузов недовольно прервал его:
— Обсуждать нужно иной вопрос: рисковать ли потерей армии и Москвы, принимая сражение на невыгодной позиции, или сдать Москву без боя, но сохранив армию?
Беннигсен лишь пожал плечами — его постановка вопроса мало отличалась от кутузовской, разве что формой и иным набором слов. Беннигсен настаивал на сражении и полагал, что именно этого хочет Кутузов, ведь главнокомандующий убеждал в этом всех с первых же дней на посту главы армии.
Потом слово в прениях взял Барклай де Толли, заявив, что позиция под Москвой (кстати, выбранная Беннигсеном) неудобна для обороны.
Историк А. Ю. Бондаренко:
«По диспозиции, предложенной генералом от кавалерии Беннигсеном, исполнявшим обязанности начальника главного штаба объединенных армий, войска заняли растянувшуюся на четыре версты позицию между изгибом Москвы реки и Воробьевыми горами. Она была не намного меньше, нежели при Бородине, но армия теперь была другая, обескровленная, а за спиной, вместо ровного поля, были овраги, большая река и огромный город, что исключало возможность маневра, перегруппировки сил. В сражении на такой позиции можно было либо победить, либо погибнуть. Последнее представлялось гораздо более вероятным».
Михаил Богданович сказал:
— Позиция весьма невыгодна, дождаться в ней неприятеля весьма опасно; превозмочь его, располагающего превосходными силами, более нежели сомнительно. Сохранив Москву, Россия не сохраняется от войны жестокой, разорительной; но, сберегши армию, еще не уничтожаются надежды Отечества — и война, единое средство к спасению, может продолжаться с удобством.
После этого Барклай предложил идти по дороге к Владимиру, который, по его мнению, был важнейшим пунктом, способным служить связью между северными и южными областями России.
Генерал А. И. Михайловский-Данилевский пишет:
«Барклай де Толли объявил, что для спасения Отечества главным предметом было сохранение армии. „В занятой нами позиции, — сказал он, — нас наверное разобьют, и все, что не достанется неприятелю на месте сражения, будет потеряно при отступлении через Москву. Горестно оставлять столицу, но если мы не лишимся мужества и будем деятельны, то овладение Москвой приготовит гибель Наполеону“.»
Генерал Беннигсен оспорил мнение Барклая, «утверждая, что позиция довольно тверда и что армия должна дать новое сражение».
Генерал Коновницын «был мнения атаковать». Он «высказался за то, чтобы армия сделала еще одно усилие, прежде чем решиться на оставление столицы».
О том, что сказал генерал Раевский, существует несколько версий. «По одним источникам, генерал Раевский предложил самоубийственный сюжет — наступать на Наполеона, а по другим — присоединился к мнению Барклая де Толли оставить Москву».
Генерал Дохтуров тоже говорил, что «хорошо бы идти навстречу неприятелю». Впрочем, отметив огромные потери русской армии в Бородинском сражении, он заявил, что в таких обстоятельствах нет «достаточного ручательства в успехе», а посему он «предлагает отступать».
Относительно мнения генерала Уварова историк А. Ю. Бондаренко и не пытается скрыть своего недоумения:
«Не знаем, например, насколько был искренен государев любимец Уваров, предлагавший идти навстречу французам, атаковать и с честью погибнуть. При Бородине у него была такая возможность, однако 1-й кавалерийский корпус потерял всего лишь 40 нижних чинов».
Впрочем, не прошло и часа, как генерал Уваров «дал одним словом согласие на отступление».
Генерал Остерман-Толстой «был согласен отступить, но, опровергая предложение действовать наступательно, спросил барона Беннигсена, может ли он удостоверить в успехе? С непоколебимою холодностию его, едва обратясь к нему, Беннигсен отвечал: „Если бы не подвергался сомнению предлагаемый суждению предмет, не было бы нужды сзывать совет, а еще менее надобно было бы его мнение“.»
О своем собственном мнении генерал Ермолов пишет так:
«Не решился я, как офицер, не довольно еще известный, страшась обвинения соотечественников, дать согласие на оставление Москвы и, не защищая мнения моего, вполне не основательного, предложил атаковать неприятеля. Девятьсот верст беспрерывного отступления не располагают его к ожиданию подобного со стороны нашей предприятия; что внезапность сия, при переходе войск его в оборонительное состояние, без сомнения, произведет между ними большое замешательство, которым Его Светлости как искусному полководцу предлежит воспользоваться, и что это может произвести большой оборот в наших делах. С неудовольствием князь Кутузов сказал мне, что такое мнение я даю потому, что не на мне лежит ответственность».
Страсти кипели, и единодушия между генералами не было.
Барклай де Толли не прекращал спорить с Беннигсеном. Он говорил:
— Надлежало ранее помышлять о наступательном движении и сообразно тому расположить армию. А теперь уже поздно. В ночной темноте трудно различать войска, скрытые в глубоких рвах, а между тем неприятель может ударить на нас. Армия потеряла большое число генералов и штаб- , многими полками командуют капитаны…
Генерал Беннигсен решительно настаивал на своем.
С Беннигсеном соглашались генералы Дохтуров, Уваров, Коновницын, Платов и Ермолов; с Барклаем — граф Остерман-Толстой, Раевский и Толь, «который предложил, оставя позицию, расположить армию правым крылом к деревне Воробьевой, а левым — к новой Калужской дороге <…> и потом, если обстоятельства потребуют, отступить к старой Калужской дороге».
Когда все уже изрядно устали спорить, граф Остерман-Толстой сказал:
— Москва не составляет России. Наша цель не в одном защищении столицы, но всего Отечества, а для спасения его главный предмет есть сохранение армии.
Подобные разногласия давали Кутузову полную свободу отвергнуть все предложения, в которых не было ни одного, полностью лишенного недостатков.
Историк С. Ю. Нечаев пишет:
«Рассматриваемый вопрос можно представить и в таком виде: что выгоднее для спасения Отечества — сохранение армии или столицы? Так как ответ не мог быть иным, как в пользу армии, то из этого и следовало, что неблагоразумно было бы подвергать опасности первое ради спасения второго. К тому же нельзя было не признать, что вступление в новое сражение было бы делом весьма ненадежным. Правда, в русской армии, расположенной под Москвой, находилось еще около 90 тысяч человек в строю, но в этом числе было только 65 тысяч опытных регулярных войск и шесть тысяч казаков. Остаток же состоял из рекрутов ополчения, которых после Бородинского сражения разместили по разным полкам. Более десяти тысяч человек не имели даже ружей и были вооружены пиками. С такой армией нападение на 130 тысяч — 140 тысяч человек, имевшихся еще у Наполеона, означало бы очень вероятное поражение, следствия которого были бы тем пагубнее, что тогда Москва неминуемо сделалась бы могилой русской армии, принужденной при отступлении проходить по запутанным улицам большого города».
По всем этим причинам Кутузов, неожиданно для Беннигсена, согласился вовсе не с ним, а со своим оппонентом Барклаем де Толли, но отступать предложил в Тарутино, по Рязанской дороге.
К сожалению, точно узнать, кто что говорил, невозможно. Доводы русских генералов сохранились лишь в донесениях и воспоминаниях, а протокола происходившего в Филях Военного совета по какой-то причине составлено не было.
В завершение Кутузов якобы поднялся со своего места и сказал:
— Знаю, что ответственность падет на меня, но жертвую собою для блага Отечества. Повелеваю отступать.
Удивительно, но сказал эту фразу Михаил Илларионович почему-то по-французски. Видимо, от избытка патриотизма.
* * *
На этой фразе Кутузова хотелось бы остановиться поподробнее, а заодно следовало бы развеять и миф о том, что «один Кутузов мог решиться отдать Москву неприятелю».
Советский историк П. А. Жилин утверждает, что Кутузов закончил Военный совет фразой: «С потерею Москвы еще не потеряна Россия <…> Но когда уничтожится армия, погибнут Москва и Россия. Приказываю отступать».
Эта фраза стала крылатой, переходя со страниц одной книги на страницы другой. И что удивительно, 1 (13) сентября сказал эту фразу человек, который в день своего прибытия в армию, то есть 17 (29) августа, в письме к графу Ростопчину утверждал противоположное: «По моему мнению, с потерею Москвы соединена потеря России».
Историк Н. А. Троицкий:
«От сталинских времен и доселе Совет в Филях изображается в нашей литературе, как правило (не без исключений конечно), с заветным желанием преувеличить роль Кутузова: дескать, выслушав разнобой в речах своих генералов (Барклай де Толли при этом зачастую даже не упоминается), Кутузов произнес свою „знаменитую“, „полную глубокого смысла и в то же время трагизма речь“ о том, что ради спасения России надо пожертвовать Москвой. „Решение Кутузова оставить Москву без сражения — свидетельство большого мужества и силы воли полководца. На такой шаг мог решиться только человек, обладавший качествами крупного государственного деятеля, твердо веривший в правильность своего стратегического замысла“ — так писал о Кутузове П. А. Жилин, не допуская, что таким человеком был и Барклай. „На такое тяжелое решение мог пойти только Кутузов“, — вторят Жилину уже в наши дни <…>
А ведь документы свидетельствуют, что Барклай де Толли и до совета в Филях изложил Кутузову „причины, по коим полагал он отступление необходимым“, и на самом Совете ответственно аргументировал их, после чего фельдмаршалу оставалось только присоединиться к аргументам Барклая, и вся „знаменитая“, „полная смысла, трагизма…“ и т. д. речь Кутузова была лишь повторением того, что высказал и в чем убеждал генералов (часть из них и убедил) Барклай».
* * *
Как бы то ни было, после завершения Военного совета Кутузов, как пишет генерал Ермолов, «приказал сделать диспозицию к отступлению. С приличным достоинством и важностью выслушивая мнения генералов, не мог он скрыть удовольствия, что оставление Москвы было требованием, не дающим места его воле, хотя по наружности желал он казаться готовым принять сражение».
«Жаль старика. Говорят, он всю ночь провел в избе Фролова, не сомкнув глаз. Из его комнаты доносились то глухие рыдания, то скрип половиц. Слышно было, как Кутузов подходил к столу, видимо склоняясь над картой. Но винить в создавшемся положении кого-то кроме себя Голенищеву-Кутузову было трудно. Он <…> оказался заложником собственного характера, амбиций, самоуверенности и упования на то, что всемилостивый Бог и сейчас поможет выкрутиться из сложнейшей ситуации, как он помогал Кутузову дважды выжить после страшных ранений. Он ли один был таков? Нет, но именно он был главнокомандующим, он привел армию в этот тупик».
* * *
После принятия решения об оставлении Москвы Барклай де Толли написал жене:
«Чем бы дело ни кончилось, я всегда буду убежден, что я делал все необходимое для сохранения государства, и если у его величества еще есть армия, способная угрожать врагу разгромом, то это моя заслуга. После многочисленных кровопролитных сражений, которыми я на каждом шагу задерживал врага и нанес ему ощутимые потери, я передал армию князю Кутузову, когда он принял командование в таком состоянии, что она могла помериться силами со сколь угодно мощным врагом. Я ее передал ему в ту минуту, когда я был исполнен самой твердой решимости ожидать на превосходной позиции атаку врага, и я был уверен, что отобью ее <…> Если в Бородинском сражении армия не была полностью и окончательно разбита — это моя заслуга, и убеждение в этом будет служить мне утешением до последней минуты жизни».
К сожалению, теперь Барклай оказался в весьма двусмысленном положении: формально сохраняя свой пост, он фактически был отстранен от реального управления войсками. В армии М. И. Кутузова ему места не было, и единственным выходом из подобного положения могла быть отставка.
В результате, сказавшись больным, он попросил разрешения оставить армию.
Своей жене он при этом написал:
«Дела наши приняли такой оборот, что можно надеяться на счастливый и почетный исход войны, — только нужно больше деятельности. Меня нельзя обвинять в равнодушии; я прямо высказывал свое мнение, но меня как будто избегают, и многое от меня скрывают».
Евсей Гречена. Война 1812 года в рублях, предательствах, скандалах
Военный совет в Филях – совещание русских военачальников, созванное М.И.Кутузовым 13 (1) сентября 1812 в подмосковной деревне Фили в избе крестьянина М.Фролова для решения участи Москвы. В результате поименного голосования по двум первым предложениям мнения участников совета разделились примерно поровну.
Накануне проведения совета русская армия расположилась к западу от Москвы, чтобы дать бой Наполеону. В своём выступлении Беннигсен объявил, что отступление обессмысливает кровопролитие в Бородинском бою. Сдача священного для русских города подорвёт боевой дух солдат.
В прениях первым выступил Барклай-де-Толли, подвергший критике позицию под Москвой и предложивший отступать: «Сохранив Москву, Россия не сохраняется от войны, жестокой, разорительной. Но сберегши армию, еще не уничтожаются надежды Отечества, и война… может продолжаться с удобством: успеют присоединиться в разных местах за Москвой приготовляемые войска».
На это Кутузов возразил, что «армия французская рассосётся в Москве, как губка в воде», и предложил отступать на рязанскую дорогу. По окончании совета Кутузов вызвал к себе генерала-интенданта Д. С. Ланского и поручил ему обеспечить подвоз продовольствия на рязанскую дорогу.
Поскольку часть казаков продолжала отступать на Рязань, французские лазутчики были дезориентированы и Наполеон в течение 9 дней не имел представления о местонахождении русских войск. Достоверно первоначальный облик избы известен благодаря ряду этюдов, выполненных в 1860-е гг. А. К. Саврасовым. На основании некоторых свидетельств современников можно лишь предполагать, что среди участников были М.И.Платов, К.Ф.Багговут, Ф.П.Уваров, П.C.Кайсаров и В.C.Ланской.
Он приказал оставить город и сберечь армию для будущих боевых действий, ибо, по его словам «с потерянием Москвы не потеряна еще Россия». На другой день, 2 сентября 1812 г., русские войска, пройдя город, оставили первопрестольную, отступив по Рязанской дороге, а в дальнейшем, совершив Тарутинский марш-маневр, оторвались от противника. Последнего слова ждали от М.И. Кутузова. В городе начался пожар, уничтоживший более 70% зданий, все запасы продовольствия и вооружения.
Оторванные от своих тылов французы оказались фактически заперты в разорённом городе. В октябре 1812г. французская армия покинула Москву и начала отступление по Калужской дороге. Постоянные удары казачьих отрядов атамана Д. В. Давыдова и партизан, а также голод и сильные морозы превратили отступление французской армии в бегство. В 1939г. было принято решение об открытии исторического памятника «Кутузовская изба в Филях».
Не было Милорадовича – он находился в арьергарде. Единственный союзник Кутузова Кутузов понимал, что большая часть генералов, пришедших на совет, разделяет мнение солдат о необходимости дать еще одно сражение Наполеону. Кутузов сразу обозначил свою позицию, ожидаемую для генералов и неожиданную для солдат, – на военном совете Кутузов высказался за отступление без сражения. Беннигсен был возмущен такой мыслью, и продолжал в резкой форме критиковать отступление, настаивая на необходимости дать сражение на выбранной им позиции.
Казалось, что они напрасно проливали кровь в генеральном сражении. Сами жители города были шокированы, узнав о решении армии, хотя и предполагали такой исход событий.
На совете присутствовали М.Б. Барклай де Толли, Д.С. Дохтуров, Ф.П. Уваров, А.П. Ермолов, А.И. Остерман-Толстой, П.П. Коновницын и К.Ф. Толь, Л.Л. Беннигсен и М.И. Платов. С 14 лет он служил в ганноверской армии, участвовал в Семилетней войне, получал повышения.
Отступление к Москве
В войну 1812 г. Беннигсен был назначен состоять при императоре, но после его отъезда остался при штабе без какой-либо конкретной должности. После Бородинского сражения русская армия из-за больших потерь отошла к Москве, и на Воробьевых горах была избрана оборонительная позиция для битвы с войсками Наполеона I Бонапарта. Окончательное решение принял М.И. Кутузов. Изба крестьянина А. Фролова, в которой происходил совет, сгорела в 1868 году, но была восстановлена в 1887 году, с 1962 года она стала филиалом музея-панорамы «Бородинская битва».
Бородинское сражение – позади Москва
Ростопчин, граф Феодор Васильевич - - обер камергер, Главнокомандующий Москвы в 1812-1814 гг., член Государственного Совета. Российский император, незаурядный дипломат, прекрасно понимал, что Наполеон попытается навязать его армии решающее сражение, в котором шансы выиграть у России невелики. За год до начала войны он сказал, что лучше отступит на Камчатку, чем подпишет в столице мирный договор.
Форсировав в июне 1812 года приграничную реку Неман, Великая армия вступила на территорию России. Около Смоленска в начале августа 1-я и 2-я армии успешно выполнили этот маневр. Одержать победу над Наполеоном не удалось, но в Бородинской битве русская армия, самое главное, выполнила основную свою задачу – нанесла серьезный урон силам противника.
Военный совет в Филях был описан Л.Н.Толстым в романе «Война и мир», по этому описанию и была написана знаменитая картина, вошедшая в школьные учебники. В традиции Толстого и Кившенко совет изображён в киноэпопее С. Бондарчука «Война и мир» (1967). Однако в 1868г. она была почти полностью уничтожена пожаром. Фили - бывшая деревня к западу от Москвы (с середины 20 х гг. XX в. в черте города).